Переплавка - Страница 64

К счастью, с Никитой всё вышло как нельзя лучше: уже к вечеру дня знакомств мальчишки были не разлей вода. И была у Серёжки уверенность, что теперь это уже насовсем, на всю оставшуюся жизнь. Потому что когда после победы судьба их разведёт, то друг друга они не потеряют. А разведёт обязательно: Никита с Земли, к тому же из какого-то очень важного и секретного исследовательского центра, ясно, что на Сипе он не задержится. А Серёжке, когда войска наведут порядок, дорога понятная — назад в деревню. Помогать отцу хату заново отстраивать, да заново браться за крестьянский труд. Россия, конечно, колонистов помощью не оставит, она своих никогда не оставляет, но и из ложечки никто кормить не будет. Встать на ноги помогут, а как встал — дальше сам трудись, на жизнь зарабатывай и о стране родной не забывай. Всё правильно, Серёжка и не думал иначе. Но ведь это не помешает им общаться по информационной сети. А может, потом Никита и снова на Сипу заглянет. Или сам Серёжка на Землю выберется, это, конечно, непросто, но и не недоступно. Серёжка один раз там уже был, правда, маленький очень, ему всего три года было. Толком ничего и не запомнил. Тогда родители старшим Россию показывали, а заодно и его с собой прихватили. Потому что русский, который в России не был — это уже не настоящий русский, русский второго сорта. Все так говорили, и Серёжка тоже с этим соглашался: как же можно не соглашаться, если так говорят все вокруг?

В общем, встречаться время от времени казалось вполне реальным, а уж общаться чрез инфосеть — и подавно. Что же касалось возможным ссор, то о них Серёжка просто не думал. Друзья потому и друзья, что после того как поссорятся, обязательно помирятся. Потому что умеют прощать и принимать своего друга таким, какой он есть. Вот и Серёжка был готов простить Никите что угодно, любую обиду… Любую, кроме издевательства над Россией. Потому что вредить родной стране — это самое последнее на свете дело. И человек, который так поступает, человеком быть перестаёт.

Невозможно было себе представить, чтобы Никита оказался таким… не-человеком. Но именно произошло. Причем произошло прямо на глазах у Серёжки, так, что спрятаться от этого было невозможно. Одно бы дело, если б кто-то рассказал ему о предрассудительном поведении друга. Можно было бы ответить, этому кто-то, что тот что-то не разобрал, или не так понял, или ещё чего-нибудь… А тут Серёжка всё слышал сам, своими собственными ушами. Какая уж тут ошибка?

Серёжка затуманенным от стоящей в глазах влаги взглядом осмотрелся вокруг, словно впервые увидел, где он находится. Находился он на пустынной аллее больничного сада. Точнее, не совсем пустынной: в двух шагах напротив стоял Никита. А больше, насколько было видно — никого.

— Серёжка, ну ты чего в самом деле? — спросил Никита будто ничего особенного не произошло.

— Чего?! А ты не понимаешь, чего, да?! — с едва сдерживаемой яростью спросил пионер.

— Если бы я понимал, я бы тебя не спрашивал, — просто ответил Никита. Как Серёжка не старался, как себя не убеждал, но в голосе он никакой фальши не услышал.

— Значит, не понимаешь? — с надрывом произнес Серёжка. — Как гадости про Россию придумывать, так это ты понимаешь, да? А как отвечать, так нет, да?

Глаза у Никиты нехорошо сузились.

— Это когда это я гадости про Россию говорил? — теперь в голосе ясно читались и обида и угроза, но Серёжке это было безразлично. Нет, даже хорошо: если рвать, так лучше сразу и чтоб до конца.

— А что, разве нет?

— А что, разве да?

— А то, что Игорь ничего не знает, это по-твоему как?

— По-моему, это касается только Игоря. Россия-то тут в чем виновата? Если человек ничерта не знает и не хочет учиться, то спрашивать надо с него, а не со страны.

Серёжка недовольно засопел: получалось, что вроде как Никита и не виноват, хотя сердце утверждало прямо обратное.

— Нет, ну ты объясни, — дожимал пришелец из параллельного мира. — Ты что, всерьез думаешь, что я — против России? У нас, между прочим, с этим делом тоже строго, тоже принцип есть. Love or leave, то есть в переводе с английского "Люби или убирайся!"

— А по чему с английского? — Серёжка постарался вложить в голос как можно больше сарказма. — Сами не додуматься не могли?

— Как видишь, додумались, раз это стало нашим принципом, — спокойно ответил Никита, лишь только подчеркнул в свою очередь слово «нашим». — А в переводе потому, что австралийцы придумали этот принцип первыми. Ну не врать же теперь, что этого никогда не было, правда?

— Не врать, — согласился Серёжка: врунов все презирают.

— Ну и вот. Да был бы я против России, давно бы удрал туда, где жить лучше. Знаешь, сколько раз я за границей с родителями был? Я уже и не сосчитаю. И никогда не предлагал: "давайте останемся". А таким специалистам как мой отец в любой стране будут рады до невозможности.

— Может это не хотел, а не ты, — огрызнулся пионер.

— В ухо бы тебе за такие слова… — как-то устало произнес Никита.

— Попробуй!

— Да чего пробовать? Я в драке сильнее, и то знаю. И ты это знаешь. Только ведь дракой ничего не докажешь.

— И что же ты собираешься делать?

— Убеждать.

— И как же? — Серёжке стало действительно любопытно.

— Не знаю, — вздохнул Никита, разводя руками. — Попробуй докажи, что ты не верблюд.

— Кто?!

— Верблюд. Ну, животное такое. Неужели не знаешь?

— Не…

— Смотри.

Никита извлек из кармана брюк свою плашку.

— Сейчас найду… Погоди… Ага, вот.

С экрана на Серёжку глядел мохнатый уродец: крупное тело с двумя большими горбами на четырёх тонких длинных ногах, приплюснутая маленькая голова на длинной изогнутой шее. Морда у страшилища была неприятно губастой, отвращение добвляла белевшая на губах пена.